Его зовут Рик Вилсон. Мы познакомились когда я только переехал в Сиэтл, на вечеринке у Алитеи, у которой я тогда снимал комнату.

— Я только переехал из Киева.

— А я недавно вышел из тюрьмы.

Мы тогда проговорили весь вечер, а потом он пропал. В следующий раз мы встретились через несколько месяцев на Харбор Степс. Большой, бородатый, с солидным животом, он попивал водку из фляги и аккуратно прятал ее за пазухой. Рик смутился, но предложил присоединиться. Город становится домом, когда встречаешь на улице случайных знакомых и я почувствовал себя очень уютно, но пить не стал.

Я переехал в лофт на Пайнер Сквер и Рик стал заскакивать в гости, когда бывал неподалеку. Иногда один, чаще с кем-то из друзей. Мы говорили про левых, про правых, про Украину и про Крым. Он старался говорить медленно, а когда использовал необычные слова, то обязательно объяснял. Однажды Рик пришел с двумя пакетами. В одном были книги, что-то про рабочее движение в Америке, что-то из Талеба, еще несколько я не запомнил.

Под кроватью в детской, в большом деревянном ящике с игрушками, хранилась металлическая пластина. Почти квадратная, но не совсем, со стороной сантиметров в десять, не больше. Серебристая и чуть зеленоватая. Взяв в руку, детская ладонь сразу чувствует её вес, больший, чем у пластмассовой машинки, алюминиевого конструктора или плюшевой обезьяны. Этот вес сообщает особую важность предмета, его принадлежность к другому миру — миру взрослых.

Металл холодный и к нему хочется приложиться щекой. Одна сторона пластины гладкая, и ничем почти не примечательная, кроме нескольких букв, которых я еще не знаю. Зато на другой выщерблены косые линии различной глубины, много-много линий накрест. По этой стороне приятно провести ногтями, почувствовать ее текстуру и услышать характерный звук. Еще ее можно рассматривать у окна. Свет, отражаясь от шершавых узоров под разными углами, превращается в набор серо-зеленых пятен. Если правильно поймать угол, то пятна волшебным образом собираются в худое мужское ли

Ты сидела у нас в комнате одна, с мокрыми волосами, только что из душа и, кстати, сразу мне совсем не понравилась. Мы с тобой были похожи — щуплые, патлатые, с горбатыми носами. Выяснять кто ты и почему пошла в душ именно у нас не хотелось — было понятно, что ты общажная, что какая-то старшекурсница, а так и не важно. На кровати валялась гитара и я стал петь, а ты смотрела на меня этим своим взглядом немного мимо — я тогда еще не знал, что у тебя большой минус — и хитро улыбалась. Я скоро ушел по своим, а ты так и осталась сидеть одна в нашей комнате.

И прошел целый месяц, прежде чем на нелегально прокуренной кухне, где праздновали День рождения Процика и куда я забрел потому, что был в тот вечер голоден, ты показала на меня пальцем и сказала «вот этот тоже играющий», так что деваться было некуда и я сыграл, и сразу стало проще, и мы выпили с Винтом водки и я назвал свое имя. И когда все разошлись, а я уже спел все песни, но ту одну, которую ты просила, не знал, мы просто говорили до ч